Александр Петрович Крылов. Народный учитель.

Да не иссякнут силы. 

Летом шестьдесят третьего года советские учителя литературы поехали в ГДР. Их пригласили: читать лекции для преподавателей русского языка. Александр Пет­рович Крылов был приглашен под Росток, в Бад-Добе­ран, живописный курортный городишко.

В группе, которую вел Крылов, его заинтересовал двадцатипятилетний учитель по имени Манфред, нерв­ный и настороженный. Как-то в кафе они оказались за одним столиком и разговорились. Выяснилось, что отца Манфреда убили на восточном фронте и интерес к России у него повышенный. Отец Крылова тоже погиб на Курс­кой дуге в сорок третьем. Манфред доказывал, что между смертью его отца и смертью отца Крылова нельзя ста­вить знак равенства. Его отец не принял фашизма, по­шел на фронт по повестке, подчинившись приказу рейха, и был убит. Отец же Крылова погиб за идею. Манфред особенно упирал на то, что отец его убит, смерть эта бессмысленна и есть большая разница — погибнуть за идею или быть убитым ни за что.

Крылов вспомнил этот разговор спустя три года на опушке сосновой рощи. Он смотрел сквозь очки на свое Лунино, а рядом, на заснеженной поляне, шумели его ученики, пятнадцатилетние девочки и мальчики. «У мое­го отца было это важное преимущество,— думал Алек­сандр Петрович,— он знал, за что идет умирать».

С холма он видел сверкающие белизной поля окрест, и свой поселок, и шоссе, и высокую насыпь железной дороги, по которой торопливо проходят поезда. В небе, глубоком, мартовском, застыли барашки, прозрачнее стали дали, ощущение весны было необыкновенно ост­рым.

Он отыскал взглядом школу, тополя во дворе с гра­чиными гнездами, чуть выше — приземистый дом, пос­ледние два окна — квартира, где тридцать лет назад поселилась их семья. От этого дома через двор они все отправлялись в школу: взрослые — учить, а дети — учить­ся. Из этого дома по тропинке спустился к станции в сорок первом отец и больше не вернулся. Погиб, ос­тавив детям в наследство полки с книгами. В другой  стране, Александр Петрович еще острее понял своего отца.  Красный командир — в гражданскую, сельский учитель — в мирные годы, комиссар — в Отечествен­ную, он до конца был верен высоким стремлениям русской интеллигенции. Идеалы для него не были пустым  звуком, он не предназначал их только для других; они определяли его жизнь.

 Александр Петрович рос в атмосфере высоких стрем­лений, труд в семье рассматривался не как источник заработка и благополучия, а ежедневно наполнялся большим, содержанием. Может быть, именно это — со­держание труда — так привязало его к этому месту...

Александр Петрович критически осмотрел широкий вестибюль, превращенный на скорую руку в актовый зал. Стояли ряды стульев в белых чехлах, приготовлен стол под радиолу. Сегодня надо радиолу: ребята долж­ны услышать каждый звук, каждый аккорд этой волшебной вещи, которая называется Шестой симфонией. Сегодня они, наконец, услышат ее, ощутят величие и трагизм жизни, как их ощущал Чайковский. Поэтому на­до радиолу, электропроигрыватель не даст чистоты звучания.

 Свечи... Свечи расставлены, укреплены. Они будут гаснуть одна за другой, уступая мраку. Потом вспыхнет электрический свет.

Кто-то писал, что создавая Шестую симфонию, композитор Чайковский представлял себе последние минуты Пушкина. Возле умирающего поэта - друзья, врач; все стерегут угасающее сознание, движения; всем кажется, что он просто засыпает; но вот к губам подносят перо, и дыхание не колышет его...

Народу будет много. Придут празднично одетые, с каким-то особенно приподнятым настроением. Даже не верится, что университет любителей литературы и искус­ства начался с простого литературного кружка.

Вот там, у окна, будет стоять Гена Тургенев. На стул не сядет, зайдет последним, прислонится к стенке. Это в его характере — уступать не сразу.

В простенке — под красный мрамор мемориальная доска «Они погибли за Родину». Золотыми буквами фа­милии учителей и учащихся, погибших на фронте. Пер­вый в списке — отец, П. И. Крылов. Товарищи по классу.

«Спасибо, ребята, — отпустил он своих командиров.— Идете учить уроки, а вечером ко мне за приемником». .

Секретарь вручил телефонограмму. Областной ин­ститут усовершенствования учителей извещал Крылова, что к нему из Пензы едет заслуженная учительница школы РСФСР Зоя Дмитриевна Ершова. Крылов всегда рад новому товарищу. В одиночку или группами к нему часто приезжают посмотреть, как он проводит уроки, внеклассные мероприятия.

Книги он приобретал с детства, полки с ними заняли все стены квартиры. Он стал собирать фонотеку, произ­ведения русских и западных композиторов — сейчас их накопилось более тысячи; репродукции картин худож­ников разных эпох и стран; копии посмертных масок великих людей: Пушкина, Белинского, Бетховена; затем купил радиолу, электропроигрыватель, магнитофон. Сло­вом, вооружался.

Он скоро понял, что личность большого писателя концентрирует в себе культуру своего времени, и, если воссоздать эту личность, ее интересы, человеческие свя­зи, высечь, из сухих фактов живой дух, происходит чу­до— и живой с живыми говорит. Он убедился, что, по­любив писателя как человека, ребята читают с удоволь­ствием и те произведения, которые программой не пре­дусмотрены.

Писатель должен ожить.

Можно рассказать, например, как Горький приехал в Неаполь, выступил с речью на митинге, устроенном в его честь рабочими, и этим ограничиться. Но можно по­казать снимки Неаполя, прочитать воспоминания Буренина о том, как они вдвоем с Горьким бродили по ут­реннему городу и вдруг услышали чудесную песенку  «Не светится оконце», и тут же услышать эту песенку, замереть от восторга. После митинга у биржи труда на­род пел «Интернационал». Пел с ними и Горький...

У доброй славы быстрые ноги. О Крылове заговори­ли. в институте усовершенствования учителей. Коллеги горячо поддержали Александра Петровича, они поняли важность соединения уроков литературы с музыкой, жи­вописью. Крылова приглашают на семинары, конферен­ций, курсы. Он щедро делится своим опытом.

Учителем из далекого села заинтересовалась Акаде­мия педагогических наук. Доклады, лекции, в Москве, на районных семинарах. Сколько их прочитано!

...«Многому Вы научили меня. Я очень благодарен Вам за это. Вы научили меня понимать классическую Музыку, любить живопись п литературу. Когда слышу «Времена года» или «Аппассионату», мне вспоминается  литературный кружок и наши споры, подготовка к походу в Лермонтово. И хочется снова быть среди своих ре­бят. Да, жаль, что прошли школьные годы. А сейчас я служу в пограничных войсках на побережье Черного моря. Служба наша трудная, но почетная. Сейчас — на границу. До свиданья. Слава Алексеев».

Крылов прочитал письмо и задумался. Да, он помнит этого, мечтательного паренька, Славу Алексеева, поход в Тарханы. Они разбили свой палаточный лагерь на опу­шке леса. Побывали в музее, расспрашивали стариков о былом, записывали легенды о поэте, дышали возду­хом, окунались в удивительную лирическую атмосферу, в которой рос маленький Мишель, бродили по местам, где бродил он.

 В один из вечеров Крылов и ребята спустились к пруду. Солнце уже зашло, «зеленой сетью трав подернут спящий пруд». Совсем рядом темнел силуэт домовой церкви, построенной бабушкой Лермонтова,  с крутого холма музея-усадьбы спускалась гряда кустарника. Слева виднелась сельская церковь и часовня под раскиди­стым дубом, где вечен сон поэта. Этот уголок русской земли очаровывал. Они посидели у пруда, потом отпра­вились назад, к лагерю. Проходя мимо одного домика, услышали «Аппассионату Бетховена, которую передавали по радио.

Слава Алексеев подошел к ограде, прислонился и стал слушать Остальные сделали то же. В вечерних сумерках раздавались чистые звуки pояля, такие по-лер­монтовски мятежные, что казалось: они возникли здесь, а не в далекой Германии...

Крылов улыбнулся этому воспоминанию. Ради тако­го стоит работать. Стоит работать, чтоб чуткие души тянулись к прекрасному, чтобы прекрасное всегда будо­ражило, не давало закисать, успокаиваться.

Воспоминания освежают, придают силы. Крылов пе­ребирал в памяти свой архив судеб. Не в одной есть и его мазок, порой самый яркий.

Миша Малышев уже с флота написал: «Хочу пойти по Вашим стопам». Он «сделал жизнь по Крылову» — Демобилизовался, поехал в Казань, в университет, где учился когда-то Александр Петрович, и поступил тоже на историко-филологический факультет. Однажды они встретились в читальном зале университета — учитель и ученик. Они сидели за одним столом и готовились к эк­замену: Миша Малышев — к государственному, а Кры­лов— к кандидатскому.

Судьбы самые разные. Некоторые запоминаются на всю жизнь.

Шуре туго давалась математика. Она кое-как добра­лась до десятого класса, но новая учительница считала ее безнадежной, не надеялась, что выдержит выпускные экзамены. Однажды Крылов присутствовал при бурном объяснении учительницы с директором школы. Он тогда заведовал районе; Крылов тут же вызвал девушку в ка­бинет директора, попросил оставить его наедине с ней.

Шура была замкнута, ничего не хотела объяснить, но дотом, почувствовав человеческое участие, вдруг рас­плакалась и рассказала, как ей тяжело: математика не дается, дома обстановка невыносимая. Отец над ней из­девается, без конца обзывает тупицей... Крылов понял, что девушку надо срочно вырвать из тяжелой домашней обстановки, и с согласия ее матери поместили Шуру в школьный интернат.

Ей помогли подготовиться к экзамену по математике, она успешно сдала его, получила аттестат зрелости. На лето Крылов отправил ее в пионерский лагерь вожатой, дам она окрепла, поверила в себя. Потом вышла замуж, родила дочку—и счастлива.

Когда в зале остались одни устроители сегодняшнего занятия, зажгли верхнюю лампу. У стены, хмурясь от света, стоял Гена Тургенев.

Они собрали пластинки, книги, завернули в скатерть радиолу и все отправились провожать Александра Пет­ровича домой.

Был поздний вечер, в школьном дворе под ногами потрескивал ледок, в густой сини неба над головой свер­кали чистые звезды.

Тургенев шел вместе со всеми до дверей квартиры. Ребята внесли радиолу и распрощались. Только Тургенев замешкался.

— Александр Петрович, дайте мне пластинку до утра. Я дома проиграю еще раз.

— Возьми, пожалуйста.

Крылов остался у двери, не торопился зайти в дом. Небо было сказочным. Сейчас под ним звучит музыка, и широколобый парень станет у окна, будет смотреть вверх, туда, где светят звезды, и вопрошающая мысль унесется к ним.

М. Вайнер

Пензенская обл., п. Лунино