Старший товарищ.
Это была очень милая и смешная встреча. Перед Марией Кузьминичной стоял высокий широкоплечий мужчина и, не скрывая чуть добродушно-насмешливого выражения усталых глаз, откровенно разыгрывал ее, предлагая себя в качестве то дворника, то физика, то... ночной няни. А Мария Кузьминична смотрела на модно одетого посетителя, стараясь вспомнить, где она видела его: может быть, на сессии исполкома, или в горкоме партии, или?.. И не могла вспомнить. Тогда он бережно взял ее руки в свои и как-то неожиданно дрогнувшим глуховатым голосом спросил:
— Мария Кузьминична! Дорогая вы моя учительница! Неужели не узнаете? Да ведь это же я — Женька Семенов!
— Женька... Женя Семенов..,
Как могла она забыть любознательного и непоседливого прокопьевского паренька, увлекавшегося физикой... Конечно, прошло немало лет с довоенного 1939 года, но теперь она ясно и просто представила себе Женю Семенова, парту, за которой он сидел, школу; где она проработала учителем физики и директором шесть лет. Женя Семенов... Перед ней стоял ее давнишний ученик, сейчас большой ученый. Он случайно в гостинице в телефонном справочнике обратил внимание на знакомую и близкую для него фамилию М. К. Бочилло. И конечно, не мог уехать из Новосибирска, не встретившись с человеком, раньше всех пробудившим в нем интерес к науке...
...А эта встреча произошла раньше, в суровый 1943 военный год. Марии Кузьминичне, заместителю заведующего Новосибирским облоно, доложили, что ее просит принять какой-то молоденький военный. В бушлате, необычно подтянутый, строгий и торжественный смотрел на нее Миша Болдырев. Был он когда-то грозой всей 29-й школы. Ни один педсовет не проходил, чтобы с горечью, а чаще всего с негодованием не говорили о своенравном и непослушном заводиле всех мальчишеских проказ. А потом налетела война. Школу закрыли и здание передали под военный госпиталь. Директор школы ушел работать в облоно. И исчез Миша Болдырев. Правда, иногда, когда выпадала свободная минута, Мария Кузьминична вдруг тревожно вспоминала о бедовом пареньке, но приходили новые заботы, новые тревоги, и некогда было отдаваться старым учительским радостям и горестям.
А сейчас Миша Болдырев торопился сказать: — Я зашел проститься: сегодня уезжаю на фронт. Я знаю, как часто огорчал вас и учителей. Слушайте: если что-нибудь случится, я не хочу, чтобы вы оставили обо мне горестную заметку в сердце. Я совсем другой. Многое понял, по-другому оценил. И чтобы вы поверили мне, вот, посмотрите...— он протянул ей давно знакомую и дорогую маленькую книжечку — кандидатскую карточку...
Он погиб, Миша Болдырев. У него не было ни отца, ни матери. И Мария Кузьминична сохранила его навсегда в своей материнской памяти.
Память.. Порой она возвращает к далекому детству и юности. Маша была самой старшей в большой рабочей семье. Отец всю жизнь трудился на железной дороге. А когда самой большенькой исполнилось четырнадцать лет, умерла жена. Еще суровей стало в семье. Но Маша училась. И уже тогда, пятнадцатилетней девочкой, решила, что станет обязательно учительницей. В Томске она закончила школу С педуклоном, а потом, после курсов сельских учителей, получила свое первое назначение в село Улановку. Вот там и началась ее учительская жизнь в 1926 году. Многое пришлось испытать за долгие сорок лет. Но, вспоминая о пережитом, Мария -Кузьминична радостно, улыбается: она как бы боится расплескать то великое счастье, которое дала ей школа.
Когда я смотрю на эту простую и застенчивую женщину, которая, приветствуя, крепко, по-мужски жмет руку, когда я разговариваю с ней, слушаю ее неторопливую, уж очень русскую задушевную речь, мне вспоминается наша первая встреча.
Я только что закончил институт и пытался разобраться в сложном мире школы, в ее внутренних законах, в отношениях — в общем во всем том, о чем так много говорят в педагогических лекциях и что смутно представляется в реальной практике. Вера Лазаревна Невидимова, завуч 22-й школы, где я тогда работал, посоветовала познакомиться с Александрой Фоминичной Есиной, замечательной, по ее словам, словесницей и прекрасным человеком, очень любящим молодежь и охотно помогающим ей. Разумеется, я поспешил этим советом воспользоваться.
Александра Фоминична действительно оказалась великолепной учительницей и добрым товарищем. Меня поразило на ее уроках творческое воодушевление, какая-то удивительная красота. Я, конечно, попытался разгадать секрет простоты и сердечности отношений между девочками (36-я школа была тогда женской) и старой учительницей. Александра Фоминична улыбнулась, как улыбается учитель ученику, когда тот старается сразу же вобрать всю мудрость, не беспокоясь и не думая о времени, и спросила:
— Вы обратили внимание на женщину, которая встречала вас сегодня в вестибюле школы?
— Нет,— ответил я,— впрочем, я только заметил ее добрую й счастливую улыбку.
— Это была наш директор, Мария Кузьминична.
Больше Александра Фоминична мне ничего не сказала. И я понял, что вся сердечность и приветливость в школе, весь ее порыв к творчеству, доброжелательность отношений между учащимися и учителями, их стремление хорошо учить и воспитывать — все освещено доброй и застенчивой улыбкой директора, ее неукротимой мыслью', её страстью исследователя и коммуниста...
Несколько лет позже мне пришлось работать с Капитолиной Алексеевной Гибиной, учительницей, которая одиннадцать сентябрей встречала вместе с Марией Кузьминичной. Пришла она к нам в школу зрелым, большим мастером, а перед Марией Кузьминичной появилась робкой, только что начинающей свой учительский путь. Не было у нее тогда глубоких знаний, настоящей эрудиции, но в сердце жило огромное желание учиться, работать так же увлеченно, смело, как лучшие учителя школы. И Мария Кузьминична, как всегда незаметно, как-то по-домашнему просто, создала все условия, чтобы молодая учительница училась, шла вперед. Однажды она шутливо-приветливо сказала ей:
— Вот сейчас у вас за партой сидят первоклашки. Постарайтесь сделать так, чтобы вместе с ними перешли в пятый класс и вы.
Капитолина Алексеевна никому не отдала своих воспитанников: в тот год, когда они оставили первую ступень своей жизни в средней школе, она получила диплом народного учителя...
Встречи. Их было много, и каждая из них оставляла свой след в сердце. Но она оставляла след и в сердце тех, кто мог с трогательной гордостью назвать себя коллегой Марии Кузьминичны или ее учеником...
Словом ей был всего лишь двадцать один год, когда Томский окружком комсомола послал ее в Нарым, в Кривошеинскую районную опытную школу. И дело не только в том, что школе нужен был инициативный и смелый учитель,— Нарым ждал мужественных бойцов, которые повели бы за собой в трудные и сложные годы коллективизации крестьян, помогая понять силу и величие идей партии...
Она глубоко и преданно любила русскую литературу, но ей сказали, что сейчас особенно нужны учителя математики и физики — и она стала учиться на физикоматематическом факультете Томского педагогического института. Она была одной из тех, кто создавал, поднимал этот институт, кто стал его гордостью.
А Потом Прокопьевск, Кузбасс, Новосибирск, Иркутск, предвоенные и военные годы — она директор школы, заместитель заведующего облоно, на партийной работе. И снова без всякой жертвенности, громких слов, но настойчиво, не оставляя ничего про запас, отдается душевная теплота, бойцовая страсть большим и малым людям. Их было много, этих встреч!
Жила такая девочка — Ячменева Валя. Своенравная, упрямая, диковатая. Даже в пионерском лагере до конца сезона никогда не задерживалась: приходилось просить родителей забирать ее раньше срока. И наверное, каким-то шестым чувствам проникли в это неподдающееся сердце К. А. Гибина и М. К. Бочилло. Как ни парадоксально, но именно своенравная девчонка Валя — девчонка, с которой не ладил ни один учитель,— отлично понимала ребячьи души и свободно вела их за собой, куда ей хотелось. Вот он, тот заветный ключ, что открыл доступ к гордому, а на поверку — к удивительно чуткому характеру.
Когда неожиданно заболевал учитель начальных классов, Мария Кузьминична смело посылала в класс Валю Ячменеву. И ребятишки восторженно встречали эту девочку. Так постепенно воспитывались незаурядные способности будущей словесницы, ныне одной из лучших учительниц 126-й средне школы Новосибирска Валентины Александровны Сушко (Ячменевой).
Мне довелось встретиться с Валей Ячменевой, когда она была студенткой педагогического института. Она проходила практику в моих классах. Живая, непосредственная, легко подчиняющая своей воле и обаянию детей, Валя по секрету открылась: многому ее научила простая и мудрая учительница, имя которой Мария Кузьминична.
Они встречаются как мать и дочь, встречаются уже много лет... Аниса Нуриманова решила оставить Школу и пойти работать — так сложилась суровая судьба девушки. Встревоженно гудел девичий класс, комсоргом которого была Аниса. Горевала Ирина Ароновна Стром — наставница десятиклассниц. А в кабинете директора шел откровенный, смелый и вместе с тем по-женски теплый разговор, как жить, как учиться преодолевать неожиданно вставшие перед человеком препятствия, как добиваться победы и осуществления мечты.
Аниса не ушла из школы. Она закончила десятый класс, Томский университет, успела поработать в Колпашево (Нарым), успешно защитить диссертацию и снова вернуться в университет, но уже молодым ученым. И чтобы ни случилось, как бы ни сложилась ее жизнь дальше, Аниса всегда будет помнить сильную и волевую женщину, по-настоящему знающую правду жизни; не забудет Аниса и того, что в студенческие годы ей во всем помогала школа, Мария Кузьминична — во всем, чем живет человек.
У Льва Толстого в его педагогических размышлениях есть одно удивительно современное замечание: «Нельзя воспитывать, не передавая знания, всякое же знание действует воспитательно». Я вспомнил об этом, наблюдая жизнь учителей и воспитанников 116-й школы-интерната, которой руководит последние восемь лет Мария Кузьминична Бочилло. Какой бы предмет здесь ни преподавал учитель, как бы он ни трудился, он делает это увлеченно, творчески, заражая учащихся ненасытной жаждой понять существо явлений, возбуждая в них вечное беспокойство, постоянное стремление вперед. И это, разумеется, не случайно: педагогическим кредо М. К. Бочилло является «учить и воспитывать хорошо».
Сказано, как видите, весьма скромно. Но за скромностью и простотой этих слов стоит поистине героический труд всего коллектива, душой которого был, есть и остается его руководитель — воинствующий коммунист Мария Кузьминична Бочилло. Говоря «воинствующий коммунист», я имею в виду страстность и непримиримость Марии Кузьминичны ко всему, что мешает строить новое общество, формировать нового человека. Она не принадлежит к типу добреньких и всепрощающих директоров', и тем не менее ее глубоко уважают, хотя порой приходится выслушивать резкие и обидные замечания. Школа не терпит равнодушия, созерцания, оглядки, эмпиризма; она всей своей внутренней жизнью устремлена в будущее, в творчество. И тот, кто полагается лишь на эмпирически складывающийся личный опыт, терпит горький провал, как только жизнь начинает предъявлять новые требования. Вот почему Мария Кузьминична вместе со всеми своими товарищами старается весь поиск осветить научным познанием объективных законов воспитания и обучения.
Именно на глубоких теоретических размышлениях, оценивая богатый практический опыт, школа подошла к проблеме развивающего воспитания. Из тяжелых семей, часто уродующих ребенка, приходят в школу-интернат дети. И задача сводится не только к тому, чтобы окружить их теплом, лаской, вниманием, дать те знания, которые определены программой. В детях нужно развить высокие гражданские чувства, научить их смело решать вопросы коммунистического строительства, сформировать черты ленинского характера.
Сказать честно, мне Трудно было что-либо узнать о Марии Кузьминичне от нее самой; С задушевной тепло той она рассказала мне об Ольге Петровне Худиной, завуче интерната, когда-то работавшей на кафедре педагогики Новосибирского пединститута, а сейчас с головой ушедшей в разработку проблемы развивающего воспитания; о Валентине Григорьевне Истоминой, которая с большим мастерством воспитывает в детях чувство прекрасного, пониманий прекрасного в жизни, в природе, в человеческих отношениях (кстати, мне довелось быть на уроке труда у этой учительницы, какие великолепные и наивно трогательные композиции весеннего сада создавали ее первоклассники!); о Вере Семеновне Щегловой, секретаре парторганизации школы, чутком и умелом воспитателе; о Зинаиде Андреевне Кузиной, которая ведет нынешний восьмой класс с самого начала его школьной жизни; о Нелли Харитоновне Пассик, отличном и талантливом учителе, сумевшем преодолеть большое личное горе и отдавшем свое сердце интернатовцам, и о многих-многих других.
Я обратил внимание на то, что Мария Кузьминична с особой теплотой говорила о молодых учителях школы: об обаятельной и творчески беспокойной Лидии Григорьевне Макаровой, сразу же после окончания пединститута пришедшей в интернат, и о молодом математике Таисье Никитичне Половниковой. Не ладится еще многое у Таисьи Никитичны, однажды даже был поставлен вопрос об освобождении ее от работы. Но Мария Кузьминична не может отмахнуться от судьбы своего товарища. Да и как отмахнешься, когда перед глазами стоит взволнованный до слез разговор в директорском кабинете! Таисья Никитична близко-близко подошла к отчитывающей ее Марии Кузьминичне и опечаленно попросила:
— Помогите мне стать хорошей учительницей. Я так хочу быть хорошей учительницей!
В интернате мне говорили, что у пятиклассников два воспитателя: заслуженная учительница республики Мария Кузьминична Бочилло и молодой ее товарищ — Таисья Никитична Половникова.
А. Файбушевич
г. Новосибирск
Очерк из книги "Народный учитель", 1968г.