Воспитание благородства
Что вы слышали о Бокситогорске? Может быть, и немного, потому что лет ему, как говорится, всего ничего. И если в Бокситогорске почти каждый житель знает Татьяну Ивановну Поликарпову, то это еще не значит, что ее имя знакомо всем за пределами благоустроенного, зеленого города Ленинградской области, города химиков и металлургов.
Татьяна Ивановна прямо-таки до болезненности скромна, если что-либо надо ей лично. И смела, напориста, когда дело касается учеников. А учеников у нее полон город, а также их пап, мам, бабушек, дедушек. Она идет по улице, как по школьному коридору. Все с ней здороваются, и она, конечно, тоже.
Когда сорок лет назад Таня Поликарпова, девочка из деревни Высокуши Новгородской области, окончила школу второй ступени с педагогическим уклоном в городе Тихвине, ее ждало большое испытание. Таню, стройную, вытянувшуюся тростиночку, умную, любознательную, но совсем еще девочку, направили в деревню. Сенно: «Справишься здесь,— значит, действительно, есть у тебя педагогический уклон!»
«Справишься?» Ей дали сразу два класса: первый и третий. Пятьдесят шесть школьников! Вольница! И какая разница в возрастах —от шести до шестнадцати лет в одном классе! А то еще какая-нибудь мамаша принесет своего трехлетнего голозадого карапуза: «Пускай посидит с сестренкой! Он спокойный, мешать не будет тебе, Танечка, у меня большая стирка».
Стать хозяйкой в таких классах — нелегко. Возраст и мешал и выручал учительницу. Недавней школьнице (что скрывать!) даже поиграть с ребятишками было самой интересно. Она принимала близко к сердцу заботы, радости, огорчения своей шумной, многоголосой, плохо одетой и еще хуже обутой команды. И хотя приходилось учительнице Поликарповой иногда трудно, она не сдавалась. Дети тянулись к знаниям. Но вот как их научить? Учить же надо было не только детей, но вечерами и родителей.
Неграмотность, а больше всего малограмотность — вот уж действительно родимые пятна старого, дореволюционного. Революция-то была совсем молодая. На семь лет моложе самой Тани.
Днем по школе, под которую заняли помещичий дом, вечером по избам она ходила с единственным букварем — и дети, водя пальцем по слогам, читали: «Мы нерабы — рабы не мы...» А взрослые складывали: «Маша ела кашу». И те и другие поражались чуду — из букв возникали слова.
Еще одно, казалось бы не учительское, дело помогло увереннее почувствовать себя в классе и в деревне. Она стала режиссером, актером, гримером и суфлером драматического кружка сельской молодежи. На сцене играли и дети и родители, репетировали в этом драмкружке самозабвенно, пока хватало керосина в лампах. Спектакли шли в самом большом классе. Зрители занимали места еще днем и, раз заняв, оставались до конца спектакля — выйти было невозможно: битком набито.
А учеников уже больше шестидесяти, и тетрадок соответственно больше ста двадцати. Ежедневно, вернее еженощно, при свете совсем маленькой семилинейной керосиновой лампы надо было проверять тетради, по возможности экономя чернила: очень трудно было достать их, особенно красные.
Тетрадки? Это совсем неточно. Сочинения писались и на обрывках обоев, и между строк на страницах отжившего свой срок псалтыря, и на оберточной бумаге, то желтой, то синей. Чернил все-таки не хватало. Карандаш разрезали на три части, чинили осторожно-осторожно, чтобы не сломать драгоценный грифель. Писали порой огрызком величиной с ноготь.
Тогда учительница в деревне Сенно была если не единственным хорошо грамотным человеком, то, во всяком случае, одним из немногих. Не было сельского Схода, где она не вела бы протокол, где обошлись бы без нее. Теперь все называли—Татьяна Ивановна или просто, но так же уважительно — наша учительница.
...Через восемь лет провожали ее из Сенно в только что открывшуюся фабрично-заводскую школу-семилетку у месторождения бокситов. Поселка еще не было, он только возникал. На первых порах два деревянных барака были отведены под классы, фундамент каменного здания только закладывался. Поселилась она с мужем, тоже учителем, в деревне Крутик, километрах в двух от школы.
Железной дороги к тем местам еще не подвели, добрались сюда из Тихвина через Большой Двор, куда зимой, на лошадях свозили бокситы, по той коричневой ниточке, которая на карте обозначена среди прочих безрельсовых дорог. Сама дорога у поселка, как и на карте, с красноватым оттенком. Этот оттенок давали бокситы — глины, богатство здешних мест. Богатство, на которое метили американцы, стремившиеся получить концессию. Ведь бокситы — это алюминий, металл будущего, как тогда любили говорить.
Она приехала сюда учить и... учиться. Одного педагогического уклона даже при восьмилетием деревенском учительском опыте (спасибо начальной школе в Сенно) было явно недостаточно. Нужно было то, о чем мечтала со школьной скамьи, — высшее педагогическое образование. Но без ухода из школы. Так было задумано. К 1940 году, после пятнадцати лет учительской деятельности, Татьяна Ивановна Поликарпова получила диплом Государственного педагогического института имени Покровского в Ленинграде.
Время, время, как неумолимо быстро бежишь ты! Минуло четверть века. Но так же, как и раньше, спешит на урок к ученикам Татьяна Ивановна.
...Сегодня вторник. Пять уроков. И все в десятых классах. На каждом разговор о Горьком. О его произведении «В. И. Ленин». Надо познакомить учеников с воспоминаниями, заметками великого писателя о великом революционере. Как лучше это сделать? Рассказывать о том, что написал Горький? Но пересказ здесь прозвучит тускло, бледно. Важно, чтобы они почувствовали дыхание живого Горького, его наблюдательность, зоркость взгляда того Горького, который видел, слышал, любил, бесконечно уважал Владимира Ильича, ощущал в рукопожатии тепло ленинской руки.
Произведение названо просто — «В. И. Ленин». Прочесть его целиком на уроке невозможно, да и ненужно. Но как хотелось бы ей передать то, что ощущала сама, перечитывая едва ли не в сотый раз эти заметки- воспоминания. Всего сорок пять минут чтения отрывков с комментариями, попытка совместно разобраться в услышанном. И класс досадливо вздыхает: опять звонок!.. Конечно, они сами прочтут эти воспоминания и разговор о них пойдет и на уроке, и после урока, разговор о ленинском стиле, о чертах, запечатленных писателем много лет назад, донесенных силой слова до сегодняшнего дня, слова неувядаемого, как все истинное в искусстве.
Еще четыре таких же урока в десятых классах. Впрочем, не таких. Донося главную мысль, Татьяна Ивановна никогда не повторяется в деталях, она не копирует, а творит с той же свежестью на пятом, что и на первом уроке.
В чем же секрет этой неповторимости? Он раскрывается необычайно просто.
— Не может быть одинаковых уроков: у каждого класса свое лицо,— поясняет Татьяна Ивановна.— Каждый ученик — личность. Важно, что он скажет, подумает. Значит, и подход неодинаковый. А потом от урока к уроку учишься, сама поправляешь то, что было неудачно на первом, а то, что удалось, сразу же пускаешь в ход. Сопоставляешь, анализируешь, чему тебя научили ученики, советуешься с другими учителями.
На мартовской учительской конференции в 1966 году, рассказывая о том, что ей самой дают сочинения учащихся, Татьяна Ивановна полностью привела одно из них.
— Таких сочинений бывает немного, — предварила Татьяна Ивановна.— Но они могут взбудоражить остальных ребят, и каждому вдруг захочется написать по-своему...
Здесь приводятся небольшие отрывки из этого сочинения ученицы 1-й бокситогорской школы.
Я читаю стихи Пушкина. Маленькие и большие, грустные и с юмором, лирические и вольнолюбивые. И постепенно я начинаю представлять его себе. Вот Пушкин любящий, а вот ненавидящий. В этом стихотворении он говорит, как ценит дружбу, а в этом — как расточает свой талант. Здесь он восхищен морем, а здесь человеком. И постепенно я начинаю вместе с ним любить, ненавидеть, восхищаться и презирать. Почему это так?
Почему, я, никогда не видевшая в осени ничего хорошего, а только сырость, холод и грязь, вдруг поняла, что осень прекрасна.
Унылая пора! Очей очарованье,
Приятна мне твоя прощальная краса
— Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса.
Я прочитала это и удивилась. Ведь я видела все это. И покрытые волнистой мглой небеса, и редкий луч солнца, и первые заморозки, когда воздух серовато-прозрачный, и на фоне этого воздуха удивительно зеленеют молодые елочки. Но почему же я не замечала их? Наверно, просто не хотела. А Пушкин заметил. Заметил и полюбил, да так, что и мне стала нравиться осень. А ведь нужно самому очень сильно любить природу, чтобы заставить других так же полюбить ее. И я полюбила осень, она для меня не «унылая пора», а «очей очарованье»...
Чувствуется, что девушка свободно ориентируется в пушкинской лирике — каждая строка находит отзвук в ее душе. И заключает она свое сочинение так:
Пушкин любит, и для него это счастье. Но вот он узнает, что любимая женщина не любит его. Что же он? На душе у него грусть и тоска. Но он никогда, никогда не станет навязывать свою любовь. Для него счастье любимого человека дороже собственного.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам. бог любимой быть другим.
Пушкинские стихи воспитывают в людях лучшие человеческие качества: любовь к Родине, душевное благородство. Мы понимаем, что сильнее и благороднее Пушкина любить нельзя. Пушкин — лучший пример для подражания, потому что Пушкин — Человек.
Во время чтения этого сочинения не раз раздавались аплодисменты, и, право, трудно было разделить, кому они предназначались больше — девочке, которой никто из присутствующих не знал, или ее учительнице...
В учительской 1-й средней бокситогорской школы для каждого свой стол. Так удобнее. Но у стола Татьяны Ивановны всегда несколько человек. В перемену она обязательно Должна поделиться впечатлениями от только что прошедшего урока. Это живой разговор о самом насущном. Как сегодня ребята отвечали, соображали, вышел или не вышел задуманный урок, в чем просчеты. Она делится с другими учителями, они с ней. Очень часто у нее на уроке сидят другие словесники, иногда из своей школы, иногда из соседних. Но, кто бы ни был у нее, урок дается так, как он задуман. Урок для учеников, а не для гостей. И. тут вспоминается характерный случай.
Татьяна Ивановна поручила делать большое сообщение о Маяковском юноше, страдающему заиканием. А тут заехал в гости на денек товарищ из Ленинграда познакомиться со стилем работы учительницы Поликарповой. Что делать? Отложить доклад заикающегося ученика (какой уж тут стиль показывать!)? Нет, двадцатиминутный доклад состоялся как задумано. Постороннему, правда, трудно было слушать, но и мальчик, и класс поняли Татьяну Ивановну правильно. А так как доклад был подготовлен добросовестно, интересно задуман и осуществлен, хотя и в замедленном темпе, то и обсуждение он вызвал живое, и «пятерка», полученная за него, была полновесной.
Ну что ж, для сопоставления припомним и еще эпизод, когда другая и весьма неплохая учительница в подобных обстоятельствах высказалась: «Принесло этого инспектора! Мне бы нужно с ребятами повторять, спросить отстающих, а теперь придется все ломать». И пошла давать... урок для инспектора.
К подобному поведению Татьяна Ивановна относится осуждающе. Нет, она не будет громко обличать, ссылаться на собственный многолетний опыт, на свою непримиримость к фальши, а просто подойдет к провинившейся и скажет: «Как же это у вас вышло, голубушка?» И может быть, добавит: «Ведь это неуважение к ученикам»...
Л. Никольский
Ленинградская обл., г. Бокситогорск