Лев Семёнович Выготский (1896-1934) — советский психолог.

Основатель марксистской исследовательской традиции изучения высших психологических функций и построения авангардной футуристической науки о «новом человеке» коммунистического будущего (альтернативное название: «вершинной психологии») и новой психологической теории сознания.

Сережин портфель. 

Придя из института, Люда надела старенький халатик и стоптанные туфли на босу ногу.

«Пока нет мамы, займемся, Людмила Викторовна, уборкой», — сказала она себе.

В окно светило солнце, и на душе у нее было легко и весело.

Покончив с мебелью, открыла книжный шкаф и стала обтирать корешки томиков. История Индии, еще история Индии, учебник языка — это все мамины книги. Остались у нее со студенческих лет. Наверное, она давно забыла язык хинди. «Не счесть алмазов в каменных пещерах, — запела Люда. — Не счесть жемчужин в море полуденном далекой Индии чудес».

Она теперь тоже студентка. И тоже учится в педагогическом, как когда-то мама. Только не в Ленинграде, а здесь, в Новгороде.

Нет, мама не агитировала ее поступать именно в педагогический. Она сама это решила. Сначала не задумывалась, почему пришло такое решение. А теперь знает. Вот у Володи мать терапевт — и сам он поступил в медицинский. У Тани отец тоже врач, а она хочет подать документы в институт холодильной промышленности или еще куда-нибудь, но только не в медицинский. И ничего нет удивительного. Когда у Володиной матери приемные часы, от больных отбоя нет. А Таниного отца и в газете критиковали.

Она, Люда, конечно, гордится своей мамой. И даже не потому, что у нее звание заслуженной и орден Ленина. Не будь ордена, она все равно бы ею гордилась. Потому что маму любит весь их класс. Вот уж сколько лет прошло после окончания школы, а никто не забыл свою учительницу. Иногда приходят вроде бы к ней, к Люде, но она-то знает — к маме.

Взгляд ее упал на портфель. Он стоял за стопкой книг — небольшой черный портфельчик, ветхий, потрескавшийся. «Фу, какое старье! — сморщилась Люда. Давно пора выбросить. — Она швырнула портфель в угол, к двери. — Вынесу вместе с мусором».

Уборка близилась к концу, когда в квартиру вошла мать.

— Мамочка, принимай работу! — весело закричала Люда.

Ирина Александровна остановилась в дверях комнаты. Сноп солнца упал на ее волосы цвета желтого речного песка, в который годы успели подмешать соли. Лицо ее казалось усталым. И только глаза, отливающие яркой синевой, смотрели молодо и бодро.

— Молодец! — похвалила она дочь. И вдруг лицо ее дрогнуло: она увидела в углу портфель. —Ах, Мила! Надо же было спросить! Я согласна расстаться с любой вещью — только не с этим портфелем.

— Прости, мамочка. Я не знала. А 'что это за портфель? Это тайна?  -

— Ну, причем здесь тайна? — она подняла портфельчик, обтерла рукой. — Давай-ка обедать. Уже время. Потом расскажу...

После обеда Люда привычно убрала со стола посуду.

— Мамочка, ты собиралась рассказать о портфеле.

— Да-да,— задумчиво произнесла Ирина Александровна, усаживаясь на кушетку,—:это очень старый портфель. С ним ходил в школу Сережа...

Она умолкла на минуту, сомкнув веки. В памяти возникли мрачные картины зимы сорок первого года — зимы на Малой земле.

Узкая полоса, берега вдоль Финского залива, прикрытая огнем артиллерии кронштадтских фортов. оставалась нашей.

Малая земля — так называли ленинградцы эту полоску суши. Высоко в небе в сторону фашистских позиций с ревом неслись снаряды, а здесь, в классах, учили детей. В школе им давали по тарелке супа. В нем было немного пшена, а сверху блестели редкие искорки подсолнечного масла. Нет, они не съедали, тут же этот суп. Они уносили его домой. Там была мать, а у многих еще младшие братишки и сестренки. 

До конца уроков котелки с супом стояли на партах. Ребятишки грели о них озябшие руки. Чернила в классе давно замерзли, поэтому писали карандашом кто на книгах между строками, кто на кусках обоев.

И. А. Жукова вела историю. Это были ее первые в жизни уроки. Она старалась рассказывать так, чтобы ребята хоть на час, хоть на полчаса забыли о войне и голоде. Она старалась изо всех сил, хотя было их, этих сил, не очень-то много. И вот однажды...

Сережа сидел в шестом классе на первой парте. И как-то он столкнул свой котелок, на пол. В первую секунду он словно окаменел? Потом плечи его затряслись, и слезы часто-часто закапали на парту.

Ирина Александровна тотчас умолкла. Всякие слова утешения были лишними. Это она поняла сразу. Она подняла его котелок и молча отлила в него часть своего супа. И тут произошло то, что и должно было случиться. Из-за парт один за другим стали вставать ребята. Они подходили к Сереже, и каждый молча отливал ему немного супа.        

— Как он заплакал тогда, — повторила Ирина Александровна, глядя в повлажневшие глаза дочери. Она вздохнул и посмотрела на часы. — Ну вот! Заговорилась я с тобой. Надо бежать на кружок краеведов.

— А портфель? Ты ничего о нем не сказала.

Потом, Мила, потом, — заторопилась Ирина Александровна.

Краеведы собрались, как всегда, в школьном музее. Староста Катя Красильникова сообщила, что пришло письмо из Челябинской области от Ивана Федоровича Сидорова.

— Вы его знаете. Он уже писал нам, — пояснила она.

Да, они его знали, одного из своих далеких друзей. Танкист Сидоров участвовал в обороне Новгорода. В письме он рассказывал об известных ему подробностях, а Ирина Александровна время от времени давали короткие пояснения. На лицах ребят читалось все что они чувствовали, о чем думали в эти минуты. Мальчишки ясно видели себя на месте защитников города. Да и девчата, пожалуй, представляли себя медсестрами, а то и пулеметчицами.

Голос у Кати задрожал, когда она стала читать о гибели многих наших солдат во время спешной переправы через Малый. Волховец. «Не волнуйся, Катя. Ты хорошо читаешь», — мысленно подбодрила ее И. А. Жукова. И вообще староста у них молодец. Девятый староста за шестнадцать лет существования кружка...

Первым была Дьячкова. Теперь она сама учительница истории. Рената Макейкина тоже начинала с докладов и споров в кружке. А сейчас она в аспирантуре. Пишет диссертацию на новгородскую тему.

Может быть, и Сережа с Малой земли стал бы ученым. Вдумчивый был мальчик. А может быть, летчиком. Дома у него она видела, модель планера...

Катя закончила читать письмо И. Ф. Сидорова. Решили приобщить его к летописи боев за Новгород. А Ивану Федоровичу написать о возрожденном городе, послать фотографии с его видами.

За окнами уже темнело, когда кружковцы стали расходиться. Ирина Александровна последней направилась к двери. Не спешила уйти отсюда. Проходя мимо стендов, осторожно касалась пальцами предметов. Они казались ей теплыми. «Обман чувств», — усмехнулась она. В восьми отделах около двух тысяч экспонатов, и в каждом частица ее душевного тепла. И теплота ребячьих забот.

С чего собственно началось? Да, рыли котлован под школьный спортивный зал. Это было осенью. Она вошла в класс и увидела на своем столе букетик из желтых и красных кленовых листьев. «Спасибо, ребята. Какая прелесть!»

Рядом лежали бурые куски старой кожи и округлый камешек с отверстием посредине. «А это что вы притащили?»

— Не знаем, Ирина Александровна. В котловане нашли.

— И я не знаю, — она пожала плечами. Давно взяла себе за правило быть всегда правдивой с учениками. — Давайте вместе узнаем. Сходим с этими находками в областной музей.

Сходили. Оказалось, что при рытье котлована рабочие вскрыли мостовую четырнадцатого века. Бурые куски кожи это порванные ножны для кинжала, а камешек с дыркой — грузило древних новгородских рыбаков.

Возвращаясь из Музея, она думала о том, что в этом городе Каждый камень, каждый вершок земли дышат историей. Мало у нее знаний по археологии! Почерпнет их из книг-—Мучитель не может не учиться. Пусть и древние соборы, и зубчатые стены кремля разомкнут свои каменные уста, заговорят с ребятами языком Александра Невского, Буслаева, Садко...

С таких вот случайных находок, как ножны для кинжала и рыбацкое грузило, начался их школьный музей. Теперь ребята сами водят по нему экскурсантов, приезжающих из разных городов. Она улыбнулась, вспомнив, как Катя показывала экспонаты генерал-майору в отставке Петру Семеновичу Лебедеву.

Он был членом Военного совета 59-й армии, освобождавшей Новгород в сорок четвертом. Когда они вошли в отдел Отечественной войны, Лебедев сказал: «Ну, а здесь, Катя, мы поменяемся ролями. Экскурсоводом теперь буду я».

— А вы не запутаетесь?

 — Будь спокойна,— в глазах у генерала мелькнули веселые искорки. — К этой странице истории мне довелось приложить собственную руку.

Конечно, он приложил руку. Но их 4-я школа тоже писала эту страницу не только чернилами. Писала и кровью.

Ирина Александровна, подняв глаза, встретилась взглядом с девушкой, смотревшей с портрета. Марта Лаубе... Партизаны звали ее — полевой цветок. Она и портрете красива: большие, чистые глаза, роскошные светлые косы. Перед войной она окончила эту школу. Здесь, под Новгородом, прятала от врага и выхаживала наших раненых бойцов. Потом перебралась с матерью на ее родину—в Литву. Была там связной в партизанском отряде... Ее замучили в гестапо.

Долго, но крупицам собирали ребята о ней сведения. Сколько писем написали в разные места! И вдруг оказалось, что мать Марты живет недалеко от города. Приехали к ней в Березовку целым отрядом. Вскопали огород, дочинили забор. Так до сих пор и ездят, хотя школу уже давно окончили. Тетя Эмилия зовет их — мои дети? Как-то: она привезла сюда в кадушке большой цветок, с мелкими блестяще-глянцевыми листьями и белыми бутонами. «Этот цветок зовется миртой. Его очень любила моя Марта».

На минуту задержалась у стенда, рассказывающего о крепостничестве.. На днях здесь проходил урок литературы. Изучали «Муму» Тургенева. Она взглянула на шнурок-для часов. Раньше он хранился у нес дома. Он сплетен из волос-крепостной девушки. Его носил барин, у которого конюхом служил прадед И. А. Жуковой.

У прадеда рассказывал ей дед, во рту не осталось ни одного зуба — у  барина была тяжелая рука. Это он приказал остричь наголо свою крепостную девку в наказание за разбитую чашку. А та ходила в невестах. От позора руки на себя наложить хотела, из петли ее вы нули.

В революцию мужики разгромили барское имение А вот волосяной шнурок сохранился.

Да, его она передала в музей, а Сережин портфель не передала, не смогла передать...

Конечно, ее личных экспонатов здесь совсем немного. Зато ребята собрали их множество — кремневые наконечники стрел, древние, монеты, партизанские листовки, воспоминания старых большевиков. Многие находки сделаны во время летних, путешествий. Их романтика особенно привлекает ребят. И она, Ирина Александровна, путешествует с ними — в спортивных брюках, с рюкзаком за плечами.

От каждого похода остается в музее дневник. Вот они лежат объемистой стопкой. Сверху записи похода по тропам бывшего партизанского края. Прошли тогда по местам боев, встречались с их участниками. Живые рассказывали о мертвых —о тех, что лежат под маленькими холмиками поросшими полевыми цветами. А от других и могил не осталось. Из этого путешествия ребята возвратились посуровевшими, словно, сразу выросли на несколько лет.

Директор недавно посетовала на нее: «Путешествия и музейные хлопоты — дело хорошее. Но ведь вы, Ирина Александровна, опять останетесь нынче без отпуска».

А ей и не нужно другого отпуска.

Походы с привалами у костра, сама атмосфера поисков как-то особенно крепко сплачивают ребят. И на своего руководителя они смотрят по-новому. Для них он уже не только и не столько учитель, сколько член туристской семьи, близкий товарищ. С таким человеком можно поделиться самым сокровенным.

Ей одной Рудик рассказал о своей «роковой любви» к женщине, намного старше его. Они потом нередко с глазу на глаз толковали о чувствах. Рудик и не заметил, как его «роковая любовь» пошла на убыль.

Ирина Александровна заперла дверь музея, прошла по тихому в вечерние часы школьному коридору и вышла на улицу. На остановке села в краснобокий автобус.

 ...Едва она вошла в квартиру и сняла пальто, как Люда напомнила:

 — Мамочка, ты так и не успела рассказать о Сережином портфеле.

 — Да-да, помню. — Она опустилась на стул и несколько секунд сидела неподвижно, подперев ладонью щеку. — Это было уже в конце февраля. Однажды Сережа не пришел в школу. Вечером я пошла к нему. В квартире у них было, очень холодно. Тогда у всех было холодно. Сережа лежал на кровати в пальто и шапке, укрытый Одеялом. Он очень ослаб от голода. Говорить ему было трудно, он все время хрипло кашлял. А потом... потом он подозвал мать: «Принеси мне мой портфель». Он взял его за ручку. Хотел протянуть мне и не смог. «Возьмите,— говорит,— у вас нет портфеля... Вы перевязываете книги, веревочкой. А мне, мне он все равно больше не понадобится.»

Она умолкла. В глазах у Люды стояли слезы.

— Он умер, мама? — спросила она тихо.

— Умер... Я же... я в ту страшную зиму поняла, что никогда не покину школу. А ведь в университете готовилась в аспирантуру, изучала индийскую историю, язык хинди...

г. Новгород

А. Бородуля

Очерк из книги "Народный учитель", 1968г.

Физики. 

Человек умеет не только трудиться. Проникшись глубоким уважением к труду своему, он научился прославлять результаты этого труда, итоги полезной для соотечественников деятельности. Инженер, скажем, может собрать все сконструированные им приборы — «это сделал я». Писатель подойдет к стеллажу, где на томиках тиснеными буквами обозначено его имя. Идет по городу архитектор — эту улицу проектировал он на листах ватмана, карандашом намечая многоэтажные корпуса.

А как быть с учителем, чей труд содержит в себе зародыши всех профессий на земле? Он дает обществу самый дорогой продукт — нового человека, способного к полезной деятельности. Его «выставку» не соберешь в одной комнате, его труд не увидишь разом. Каждый год прощается он со своими питомцами; разлетаются они в разные города, а встретятся ли?..

И некогда устелю подумать об этом, вспомнить обо всех выращенных, обученных, подготовленных к жизни, потому что в классе ждут его новые ученики, которым будет он изо дня в день отдавать свой талант, свои знания, щедро делиться самым сокровенным богатством души. А еще через несколько лет и они в последний раз окинут взглядом ставший тесным класс, свою школу, и, прощаясь, заглянет учитель каждому в глаза. А встретятся ли?..

Вот разве что письма... Из любого города, за тысячи километров отыщут они свою школу, своего учителя.

«Дорогой Анатолий Николаевич! Поздравляю Вас с праздником. Как Ваши нынешние ученики? Наверное, лучше нас?»

Это из Москвы. Автор письма учится в физико-техническом институте, скоро диплом будет, защищать.

«...Поступила в Ленинградский педагогический имени Герцена. Конечно, на физмат. А физику, между прочим, на вступительных сдала на «отлично».

 Ай да Наташа! Доказала-таки свое. Он ей обычно ставил «тройку». Впрочем, откровенно говоря, за такую «тройку» он и не переживал — знания там все-таки были прочные.

«Анатолий Николаевич, здравствуйте! Докладываю об успехах: все лабораторные сдал, контрольные — («пять», за экзамены тоже не беспокойтесь».

Ну вот, значит, и в Томске все в порядке. У Володи учеба как спорт, с азартом. В школе больше всего любил городские олимпиады.

Письма —как нити. Они связывают людей и времена. Это не просто благодарность за полученные знания. Это и экзамен, только на этот раз самого учителя. В раздых городах продолжается его труд, и не один год, длится испытание— время бесстрастно фиксирует его удачи, его промахи. Судьбы вчерашних учеников ставят сегодня оценку учителю, а узнает он о ней вот из этих пестрых конвертов, которые приходят в сахалинский город Корсаков с разных сторон, за тысячи километров.

 Их авторы сейчас учатся в институтах, сдают экзамены, готовят курсовые и дипломные работы. Ну а три-четыре года назад? Тогда их первая «научная деятельность сосредоточивалась в школьном физическом кружке, и учитель физики Анатолий Николаевич Епищев только пытался угадать в них будущих инженеров, конструкторов исследователей.

...Школа бурлила. Даже в младших классах ходили слухи о том, что мальчишки из физического кружка изобретают нечто невероятное — машину, которая вместо учителя будет принимать экзамены и ставить в дневники «двойки». Сомневающихся убеждали быстро — показывали на окна кабинета физики, где и впрямь допоздна горел свет,

 И вот настал день, к которому не знали поначалу как и отнестись — то ли радоваться, то ли нет. Машина была готова. Решили все-таки радоваться — уж больно здорово получилось у школьных изобретателей! А что касается сурового назначения «экзаменатора» — оказывается, это даже интересно: получить оценку за ответ столь необычным путем.

Впрочем, первыми «подопытными» были сами изобретатели и их одноклассники. С помощью Анатолия Николаевича подробно запрограммировали один раздел по механике И когда подошло время зачетов, машина педантично стала выполнять педагогические функции. Делала она это абсолютно бесстрастно — даже самым ярым ее создателям не приходилось рассчитывать на снисхождение.

Кружковцы ходили именинниками: самая строгая проверка их знаний уже позади. Машина аккуратно «получает» вопросы, внимательно «выслушивает» ученика и тут же за каждый ответ «ставит» оценку по четырехбалльной системе — от «двух» до «пяти».

Одного только не умела оценить машина — подсчитать, сколько времени ушло у ребят на эту очень сложную работу. Собирались после уроков в кабинете физики почти каждый день. Как увлекательные романы, читали книги об обучающих и контролирующих машинах, о принципах программирования. Школьных знаний порой не хватало, приходилось забегать вперед, чуть ли не в институтскую программу. Анатолия Николаевича такое расширение учебных рамок не смущало — в сочетании с практическими работами ребята усваивали теорию удивительно легко, увлеченно. И высчитывали по многу раз каждый узел, каждую схему. Если кому-нибудь из них суждено стать настоящим физиком, наверное, этот физик рождался здесь, в долгие вечерние часы, в школьном физическом кружке.

...Разъезжались главные конструкторы машины-экзаменатора. Юра Сургуцкий сейчас во Владивостокском университете, Че Кю Де служит в армии, Ваня Ким поступил в Ленинградский медицинский.

«Вы, наверное, очень удивились, как это произошло,— я и медицина? Теперь, Анатолий Николаевич, я признаюсь Вам: это была моя давняя мечта. Я никому по говорил об этом, боялся, что ребята все равно не поверят. А за физику спасибо. Я уверен, что все, чему Вы нас научили, будет помогать мне всю жизнь. Вы сделали

из нас неизлечимых физиков, и тут уже любая медицина бессильна.

Анатолий Николаевич, а знаете, сколько в ленинградских магазинах радиодеталей! Есть даже специальный отдел «Запасные части к «Спидоле». А помните, когда мы делали нашего «экзаменатора», с каким трудом доставал каждую деталь? Как он там, наш первенец?..»

Началось все со случайного вопроса на уроке:

— Что такое электронная музыка?

Принялся Анатолий, Николаевич объяснять, рассказывал о принципах инструмента, долго чертил на доске, как вдруг кто-то из ребят предложил в тишине:

— Давайте сами сделаем электронно-музыкальный инструмент!

За предложение ухватились, конечно, кружковцы. Была у них какая-то азартная уверенность в своих силах, накопленная годами, выращенная во многих интересных и сложных работах. А вот их руководитель впервые, пожалуй, заколебался. Он-то знал, что это будет гораздо труднее, чем все прошлые опыты. И дело здесь не в устройстве новой машины — просто юным конструкторам придется далеко отойти от учебного курса, после уроков накапливать новые знания.

....Работа началась, несколько необычно: о подборе деталей, об узлах будущей машины даже не думали. Физико-технический кружок напоминал скорее класс музыкальной школы. Здесь старательно учили, что такое тон, октава, созвучие, овладевали основами акустики и музыкальной гармонии. На это ушел почти год. И лишь потом настало время вычислений, когда надо было проверить алгеброй гармонию.

Еще бились над отдельными узлами три Володи — Медведев, Пак и Федоров, — а ребята уже сочиняли название своего детища. В память о популярном когда-то споре между физиками и лириками первый электронно-музыкальный трехоктавный двенадцатитембровый инструмент получил имя МИФ (музыка и физика).

Это был опытный экземпляр, на котором ребята в основном изучали принципы электронной музыки. Однажды весной, последней школьной весной для создателей МИФа, состоялось опробование инструмента. В школе зазвучала электронная музыка.

На южное побережье Сахалина весна приходит рано.

Еще бродят но острову метели, а здесь уже слизывает теплый ветер с моря, последний снег, быстро подсыхаю! сбегающие по склонам сопок улицы. Весенний ветер врывается в школьные окна, шелестит страницами. Он приносит с собой запахи моря и оттаявшей земли.

Для Анатолия Николаевича Епищева это двенадцатая сахалинская весна. И каждый год бывает немного грустно — наверное, неизбежно это для учителя. Прозвенит последний звонок, пестрой суетой промчатся экзамены, и как-то пустовато будет в школьных коридорах, в кабинетах и классах: уйдут выпускники...

А сколько же их было за двенадцать лет? Целая армия мальчишек и девчонок, давно ставших взрослыми. И с каждой: весной все больше писем приходит школьному учителю. Это в основном от кружковцев, от тех, для кого физика из любимого предмета переросла в дело всей жизни. Если составить карту, десятки нитей протянутся от школьного физического кружка.

Научный работник в Свердловске, будущие инженеры в Москве, Ленинграде, Томске, Владивостоке, учителя физики в Комсомольске-на-Амуре, Хабаровске. Да и в самом Корсакове, во 2-и школе преподает физику Федор Маркович Лозинский — тоже воспитанник Анатолия Николаевича Епищева.

Цепная реакция? Пожалуй, да. Только ведь она еще не окончена: среди сегодняшних школьников, которые сидят на уроках у вчерашних учеников Анатолия Николаевича, наверняка есть завтрашние физики, те, для кого наука начинается вот так же, со школьного кружка, с простейших приборов и исследований. А начало этой реакции? ...В Калуге, родине Константина Эдуардовича Циолковского, есть школа. Там, кстати, и сейчас преподает внучка замечательного русского ученого. Наверное, трудно остаться равнодушным к науке в этом городе, где даже ежедневный путь в школу проходил мимо Дома-музея Циолковского. Когда вручали Анатолию Епищеву золотую медаль вместе с аттестатом зрелости, старый педагог-физик, заслуженный учитель республики Сергей Васильевич Енютин думал: «Этот может стать хорошим ученым». Но А. Н. Епищев стал хорошим педагогом. Разве не об этом рассказывают письма от сегодняшних и будущих физиков?

Ю. Кириллов

Сахалинская обл., г. Корсаков

Очерк из книги "Народный учитель", 1968г.

Старейший учитель Якутии 

Несколько десятков рубленых деревянных домов, «cтолько же якутских юрт, жалких лачужек и хибарок да мрачный тюремный замок, окруженный высоким забором,— таков был Вилюйск конца девятнадцатого века, издавна именовавшийся городом. А во всем Вилюйском округе, занимавшем площадь вдвое большую, чем Франция, имелись всего лишь две начальные школы с тридцатью шестью учащимися.

Эти отсталость, бескультурье и нищета сохранились вплоть до Великой Октябрьской социалистической революции.

В Куорамыкы — захолустном селении Вилюйского округа— в 1903 году у неграмотного якута Василия Егорова родился сын Николай.

Не избежать бы ему судьбы своих сверстников, которые росли в подслеповатых юртах, вплотную пригнанных для теплоты к Хотонам. Но, к счастью, соседом оказался русский политический ссыльный Семен Прокопьев. Он взялся обучать семилетнего Николая грамоте и письму. Этот простой русский человек впервые открыл мальчику глаза на большой мир, привил ему неутолимую жажду знаний. Это помогло мальчику в 1915 году успешно окончить Верхневилюйскую четырехклассную инородческую школу.

В следующем году Коля Егоров переехал в Вилюйск и поступил в высшее начальное училище. Это было не только поступление в новое учебное заведение, а начало новой жизни, поход со сверстниками навстречу заре революции.

Гром революционных раскатов достиг и глухой Якутии. Среди малочисленной якутской учащейся молодежи в далеком захолустье шло революционное брожение. Молодежь Вилюйского округа из уст в уста передавала легенды о вилюйском узнике Николае Чернышевском, о храбром Ипполите Мышкине, пытавшемся устроить его побег из заточения, о ссыльном украинском поэте Павло Грабовском. Молодежь втягивалась в борьбу за светлую судьбу своего-маленького северного народа, о котором Чернышевский писал: «Через несколько времени будут -жить и якуты по-чёловечески».

Годы установления Советской власти и гражданская война поставили перед каждым юношей и девушкой конкретный вопрос: «На чьей стороне?» В лагере революционной молодежи оказался и Коля Егоров. В 1920 году этот семнадцатилетний ученик Вилюйской школы второй ступени проводит в Чочуйеком наслеге первую советскую посевную кампанию и все лето работает окружным инструктором по землеустройству. Он помогает конфисковать у баев и тойонов сельскохозяйственные машины, инвентарь и рабочий скот.

А сколько изобретательности, сил и энергии отдавала учащаяся молодёжь культурно-просветительной работе! Молодые художники Георгий Туралысов, Трофим Петров, Николай Егоров под руководством Марка Николаевича Жиркова (позднее известного якутского композитора) оформляли декорации в нардоме, рисовали картины и карикатуры.

Трудности, усугублялись крайней отдаленностью Якутии, недостатком литературы, чрезмерной разбросанностью населенных пунктов.

И все же светлые идеи Советской власти всецело овладевали умами и сердцами якутских трудящихся. Видя это, контрреволюционеры и байско-тойонские банды предприняли попытку вооруженной рукой задушить власть трудящихся. Тяжелые жертвы в этой жестокой схватке понесла вилюйская комсомольская организация.

Дорогой ценой заплатили трудящиеся Якутии за право жить свободно в великой семье советских народов.

Повсеместно не хватало учителей. Приходилось снимать с учебы взрослых учащихся и направлять на практическую работу. Направили в 1922 году и Николая Егорова учителем и заведующим Одейской начальной однокомплектной школой Нюрбинского уезда. Ведь он учился в Вилюйской школе второй ступени с педагогическим уклоном,

Одейская-школа размещалась в конфискованном доме священника. Учащихся было всего около тридцати, но классов было четыре.

Тяжело приходилось молодому учителю, который имел весьма смутное представление о методике и школоведении. А ему нужно было вести одновременно все четыре класса, заведовать и школой и пансионатом. Но любознательность детей» их стремление к знаниям облегчали труд учителя. Он день и ночь был с детьми, делил с ними и радость и горе, старался передать им все, что знал сам, и, в свою очередь, пользовался малейшей возможностью углубить свои знания.

В 1924 году учителя Егорова переводят в Верхневилюйскую семигрупповую школу. Здесь он, работая вместе с опытными учителями, овладевает методикой преподавания и углубляет свои знания. Многое он получил в 1926 году на учительских курсах в Якутске.

... Два всадника неторопливой рысцой едут по тропинке. Передний — сухой, сутулый старик, покуривая трубку, расхваливает Таттинский район, свою Игидейскую школу.

— Недавно новую школу построили,— говорит он. — Целых поесть комнат да коридор широкий. У нас в наслеге сам Пекарский жил. Слышал, наверное. Очень ученый человек. По-якутски знает. Такие толстые книги написал, что пожалуй, в одну охапку не сложишь. И сейчас некоторым нашим пишет. Он у нас впервые силу письма доказал.

Были, значит, у нас баи Оросины. У одного из них был жеребец. Ну, через любые изгороди свой табун пропускал. И наши бедняцкие покосы и крохотные посевы уничтожал начисто. Но кто скажет слово против Оросиных? Ой-ой! Молчали, значит. Приехал русский ссыльный, перелился у нас. Видит такое дело. И пишет. Мол, Оросин, уйми жеребца своего. Какой там ответ? Ответа нет. Табун разбойничает по-прежнему. Пекарский пишет Второй раз и предупреждает: третий раз писать не буду, а застрелю жеребца. Оросин только хохочет: «Ох, какой прыткий, этот сударский». И верно, через день после второго письма Пекарский оросинского жеребца застрелил. А Оросины с ним ничего не могли сделать. Ведь было письмо, даже два письма. Вот тогда-то мы впервые увидели, какая сила в письме заключена. И хочется сейчас, чтобы все наши дети писать-читать умели, учеными людьми стали.

Второй всадник — Николай Егоров, стройный молодой человек, с интересом слушает рассказ своего собеседника. А старик между тем продолжает:

— Жил в соседнем Жулейском наслеге друг Пекарского, Петр Алексеев. Такой был добрый богатырь, все бедных защищал. Убили его наши баи...

Везде, оказывается, по всей Якутии ходят добрые легенды о сильных духом, справедливых и ученых русских людях. Нужно, чтобы и якутские дети выросли учеными. Смелыми, сильными. Нужно их так учить, чтобы... Но тут не все было ясно для молодого учителя. Мысли его невольно возвращались к увиденному и пережитому...

В этом году его как лучшего учителя рекомендовали в состав экскурсии учителей-активистов. Они побывали в Москве и Ленинграде. Поездка расширила кругозор молодого учителя, втянула его в курс сложных событий, происходивших в становлении советской школы.

В начале сентября после почти месячного утомительного путешествия на поезде, лошадях, баркасах, пароходе Николай Егоров вернулся из экскурсии. Сколько интересного, увлекательного увидел он в Москве и Ленинграде, с какими удивительными мастерами-педагогами он встретился! Его направили в Таттинский район заведующим: Игидейской опорно-образцовой школой имени Пекарского.

Приехав на новое место работы, Н. В. Егоров встретился с большими трудностями. В Таттинском районе большинство школ занималось по устаревшим учебникам и пособиям, многие учителя не имели специального педагогического образования, материальная база школ была бедна. В этих условиях заведующему образцовой шкодой приходилось заниматься весьма прозаическими делами налаживания учебно-воспитательной работы.

Уже в 1930 году началось строительство нового здания Игидейской школы, которую решено было преобразовать в семилетнюю. Почти все взрослые игидейцы принимали активное участие в заготовке лесоматериала и земляных работах.

Школа поддерживала тесную связь с академиком Э. К. Пекарским, который помогал коллективу учителей своими советами, посылал в дар школе книги и пособия. В одном из писем Э. К. Пекарский дает совет: «При школе должна быть образована фундаментальная библиотека, которая могла бы обслуживать не только Игидейскую школу, но и соседние школы». И это желание было претворено в жизнь. В течение двух лет школьная библиотека обогатилась не только художественной и политической литературой, но появились в ней даже редкие и дорогие академические издания, присланные Э. К. Пекарским и книгохранилищем Академии наук СССР.

В период своей работы в Игидейской школе Николай Васильевич напал заниматься научно-методической работой. В 1930 году он совместно с Г. П. Хоютановым и Н. Е. Афанасьевым издал книгу «Сайдыы суола» («Путь развития»), которая предназначалась для обучения малограмотных. В 1931 году под руководством Н. Е. Афанасьева, работавшего тогда в учебно-методическом кабинете при Наркомпросе Якутской АССР, Н. В. Егоров принимает участие в переводе и составлении программ и методических указаний.

Однако, как автор многих учебников, учебных программ и методических статей, Н. В. Егоров оформился в период работы в Якутской национальной опытно-показательной, а затем в Хаптагайской семилетней школе.

Дружный молодой коллектив инициативных и разносторонне развитых учителей Хаптагайской школы за короткий срок перестроил учебно-воспитательную работу, устранил ошибки прошлых лет. Улучшилось качество преподавания, был установлен четкий школьный режим, повысился авторитет учителей, особое внимание обращалось на широкую постановку внешкольной и внеклассной работы.

Для Н. В. Егорова это были годы увлекательного учительского труда, годы овладения педагогическим мастерством.

Каждый из учителей национальной опытно-показательной школы разрабатывал конкретную научно-методическую проблему. Н. В. Егоров за семь лет работы в Хаптагайской школе систематически участвует в составлении программ и методических разработок, постоянно сотрудничает в периодической печати. Николай Васильевич выступает в качестве автора и составителя новых учебников для якутских школ. В 1934 году выходит его «Книга для чтения» для второго класса якутской школы, в 1939 году издается «Якутский язык» — грамматика для третьего класса начальной школы.

Благодаря огромной материальной помощи правительства, постоянной заботе партии и вдохновенной работе учительства народное образование в Якутии развивалось невиданными темпами. Но мирный труд нашего народа был прерван вероломным нападением фашистских захватчиков. Учитель 5-й неполной средней школы Якутска и студент третьего курса вечернего отделения Якутского педагогического института II. В. Егоров в этот суровый для Родины час надел солдатскую шинель.

В октябре 1942 года рядовой 230-го стрелкового полка 80-й гвардейской дивизии Николай Егоров принял боевое крещение под Сталинградом. Первое боевое крещение— первое ранение. Но боец Егоров снова в строю. Он принимает участие в окружении и ликвидации армии Паулюса.

Боевые будни в окопах и блиндажах, когда тапки, бомбы, мины, автоматные и пулеметные очереди — все против тебя, когда на твоих глазах фашисты поджигают и разрушают город-красавец... Бессонные ночи, боевые тревоги, гибель товарищей по оружию... Наступление на развалинах города, борьба за каждый квартал, за каждый этаж... Казалось, кому придет в голову в такой обстановке думать о профессии учителя, о школе, об обучении детей.

А оказалось, не только думали, по и создавали школы. Как-то в феврале. 1943 года вызвал к себе бойца Егорова начальник штаба полка полковник Демидов. Между ними произошел любопытный разговор.

— Боец Егоров, вы учитель?—спросил полковник.

— Да, был учителем...

— Что значит,— был учителем? Почему вы считаете, что солдат и учитель — понятия несовместимые? Вам не приходилось читать вот эти строки из передовой статьи «Правды»: «Политически близорук, ограничен и просто болтун тот, кто хоть на минуту подумает, что «сейчас не до детей». Рассуждать так сегодня — значит не видеть дальше своего носа, не жить интересами нашей Родины... Закон о всеобщем обучении остается незыблемым в условиях войны. Мы должны учить всех детей и учить хорошо, несмотря на сложность военного времени». Короче! — вам как учителю дается боевое задание. Подберите двух человек, идите по этому адресу в Ворошиловский район, очистите помещение, оборудуйте класс, достаньте учебные принадлежности. Ясно?

— Слушаюсь!— громко и радостно произнес боец. Его взволновала возможность хоть на короткое время побыть в родной, любимой стихии. Николай Васильевич с двумя товарищами целый день перетаскивал трупы вражеских солдат и офицеров из чудом уцелевшего маленького дома. Затем подготовили одну комнату под класс обшарили сгоревшие склады, разрушенные автолавки гитлеровцев, добыли немного бумаги и карандашей.

Бойца Егорова пригласили на торжественное открытие этой школы в руинах. Глаза застилали непрошенные слезы при виде радостного лица, одноногого мальчика с костылем, при первых взволнованных словах бледной худенькой учительницы.

После Сталинграда — бои на Орловско-Курской дуге, прорыв обороны противника и разгром Уманско-Христиновской группировки фашистов. Затем победные сражения на полях Украины. Рука об руку с русскими и украинцами, с узбеками и грузинами шел в штыковую, отбивал яростные атаки фашистов командир стрелкового отделения якут Егоров. Все дальше на запад, все дальше от родной  Якутии уходил воин.

Письма родных, товарищей по школьной работе, учеников редко догоняли сержанта во время коротких привалов. А как хотелось получить весточку из Якутии, из родной школы, От учеников! Как-то там живут, дома, что с братьями Спиридоном и Яковом?

 В один из осенних вечеров 1943 года изнуренная многокилометровым походом пехотная часть расположилась на опушке леса под Ахтыркой. Сержант Егоров устало опустился у походного костра. Вдруг сзади его обняли крепкие молодые руки и кто-то заговорил на родном якутском языке.

Это был его ученик по Хаптагайской школе Митя Васильев. Сколько было радости, воспоминаний в тот вечер! Митя, оказывается, недавно попал на передовую линию, но их орудийный расчет уже участвовал в отражении атаки фашистских танков. Учитель со своим учеником договорились постоянно встречаться, решили даже просить командование дать им возможность служить в одном подразделении. Но война очень скоро распорядилась по-своему.

Под Ахтыркой наши части одержали крупную победу. Враг был отброшен. 230-й гвардейский стрелковый полк расположился на отдых. Но по данным разведки впереди были сосредоточены крупные танковые части противника. Решено было выставить перед боевыми позициями орудийные расчеты. Якут Митя Васильев также находился на одной из высот и геройски погиб при отражении танковой атаки.

Отбившие у противника эту высоту пехотинцы соорудили в честь наших воинов пирамиду из пустых артиллерийских гильз. Долго стоял над братской могилой сержант Николай Егоров. Каково было ему бросать прощальную горсть земли на свежий холмик своего земляка и ученика, с которым только вчера встретился! Несколько позже он узнал о гибели на полях сражений обоих своих братьев — Спиридона и Якова.

Гнев и горе вели бойца по героической солдатской тропе. За воинскую доблесть гвардии старшина Николай Егоров был награжден орденом Красной Звезды, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За взятие Будапешта», «За взятие Вены».

Отгремела Великая Отечественная война, коварный враг был разгромлен, солдаты начали возвращаться с фронта. В 1945 году вернулся в свою республику, в свой город и гвардии старшина Н. В. Егоров. 

Николай Васильевич сразу же по возвращении из армии продолжил любимую учительскую работу. В 1945— 1954 годах он работает учителем и завучем 2-й школы Якутска. Много и плодотворно трудится Николай Васильевич в послевоенные годы по претворению в жизнь указаний и решений партии и правительства об улучшении обучения и воспитания подрастающего поколения.

Коллектив 2-й школы Якутска в послевоенные годы добился больших успехов. Впервые в Якутии, стала практиковаться система мероприятий, ведущая к созданию Замечательных школьных традиций. Первыми в республике выпускники этой школы целыми классами шли трудиться на промышленные стройки города Мирного и Якутска, в колхозы и совхозы.

Одним из "главных застрельщиков всего нового, передового в этой школе был Н. В. Егоров. Кроме того, он оказывал разностороннюю помощь студентам-практикантам, молодым учителям, вел большую работу как член учебно-методического совета Министерства просвещения Якутской АССР и как автор учебников, методических пособий. Его заслуги в учительской работе были высоко оценены. В 1947 году Н. В. Егорову было присвоено высокое звание заслуженного учителя школы Якутской АССР, а в 1949 году он был награжден значком «Отличник народного просвещения» и орденом Трудового Красного Знамени.

С 1954 года и по сей день Николай Васильевич работает методистом и заведующим кабинетом начальной школы в Якутском республиканском институте усовершенствования учителей. Он уделяет много внимания широкому распространению передового опыта мастеров педагогического труда центральных областей и своей республики.

 Кабинет проводит большую работу. Ежегодные Педагогические чтения, научно-практические конференции, Семинары с практическим уклоном — все эти мероприятия не обходятся без самого активного участия Н. В. Егорова. Он продолжает работу и как автор учебников: переиздаются «Якутский язык» для третьего класса, «Родная речь» для второго класса, «Якутский язык» для пятых-шестых классов.

Николай Васильевич находится в расцвете творческих сил. Учитель учителей, накопивший огромный жизненный и педагогический опыт, он сделает многое еще для развития просвещения и культуры якутского народа. О нем, вечно юном человеке с чутким сердцем, будет написана не одна книга.

Очерк из книги "Народный учитель", 1968г.